И случилось так же, как и прежде: стоило лишь умножиться роду людскому и заселить весь мир, как многие люди с жадностью устремились к богатству и почестям и позабыли чтить бога. И дошло до того, что люди эти не захотели произносить божьего имени. И кто бы смог тогда поведать их сынам о творимых богом чудесах? В конце концов они забыли имя бога, и в целом мире не сыскалось бы человека, хоть что-нибудь разумевшего о своем творце.

1. Все, что внизу, есть и вверху; все, что вверху, есть и внизу – к проявлению удивительного единства. 2. Всякая вещь произошла из одного, намерением одного; всякая вещь произошла от этой одной вещи усыновлением. 3. Отец ее – Солнце, мать – Луна; выносил ее Ветер в чреве своем, вскормила ее Земля. 4. Отец всякого совершенства во всем мире – она. 5. Если она обращается в землю, свойства ее остаются цельными. 6. Отдели землю от огня, утонченное от сплоченного, с великим искусством и тактом. 7. Возносясь от земли к небу и вновь возвращаясь в землю, вещь восстанавливает единство; так обретешь славу всемирную, и убежит от тебя всякая тьма. 8. Это и есть наисильнейшая сила сил; она одолеет всякую тонкость и пронижет любую плотность. 9. Так созданы миры  Философский камень - это небесный брак Меркурия-ртути и серы; это гермафродит - бородатая богиня, женоподобный святой, бесполый бог; духи воздуха, леса и моря; летящий орёл – вороний клюв; король и королева – красный жених и лилейная невеста; зелёный лев и пятнистая пантера; летающий дракон – земноводная жаба; чудища преисподней – ихневмон, саламандра, василиск; синее олово, пурпурное одеяние, золотое руно Во время периода первого влияния камень черен. Тогда его называют Сатурном, землей и именами всех черных вещей. Затем, когда он белеет, его именуют водкой, названиями влажных или соленых вещей, белой землей. Когда он желтеет и выпаривается, то получает имя воздуха, желтого масла или имена всех летучих вещей. Наконец, он — красный. И тогда его имена такие: небо, красная сера, золото, карбункул, драгоценные камни, минералы, растения и животные красных оттенков

Простите, если у меня в глазах не больше ясности, чем в пене моря, простите, потому что мой простор всё так же беззащитен и открыт: уныла моя песнь, мои слова — как сумречная птица, они живут в камнях и под водой, несокрушимы, словно зимнее рыданье. Простите эту круговерть воды, прибоя, скал, приливов и отливов: всё это — одиночество моё: солёные удары бьются в стены моей секретной сущности, как будто я — это часть зимы: пространство повторяется волнами от колокола к колоколу, и его молчание — как будто шевелюра беззвучных водорослей, песня под водой.

Так как крылья мои – уже не парящий парус, а просто бьющие воздух ласты, воздух, который иссох и сжался: он и произволение наше стали малы и сухи. Научи нас жалению и безучастью, научи нас сидеть сложа руки

Где Где он стоял опершись на статую. С лицом переполненным думами. Он стоял. Он сам обращался в статую. Он крови не имел. Зрите он вот что сказал: Прощайте темные деревья, прощайте черные леса, небесных звезд круговращенье, и птиц беспечных голоса. Он должно быть вздумал куда-нибудь когда-нибудь уезжать. Прощайте скалы полевые, я вас часами наблюдал. Прощайте бабочки живые, я с вами вместе голодал. Прощайте камни, прощайте тучи, я вас любил и я вас мучил. [Он] с тоской и с запоздалым раскаяньем начал рассматривать концы трав. Прощайте славные концы. Прощай цветок. Прощай вода. Бегут почтовые гонцы, бежит судьба, бежит беда. Я в поле пленником ходил, я обнимал в лесу тропу, я рыбу по утрам будил, дубов распугивал толпу, дубов гробовый видел дом и песню вел вокруг с трудом. [Он во]ображает и вспоминает как он бывало или небывало выходил на реку. Я приходил к тебе река. Прощай река. Дрожит рука. Ты вся блестела, вся текла, и я стоял перед тобой, в кафтан одетый из стекла, и слушал твой речной прибой. Как сладко было мне входить в тебя, и снова выходить. Как сладко было мне входить в себя, и снова выходить, где как чижи дубы шумели, дубы безумные умели дубы шуметь лишь еле-еле. Но здесь он прикидывает в уме, что было бы если бы он увидал и море. Море прощай. Прощай песок. О горный край как ты высок. Пусть волны бьют. Пусть брызжет пена, на камне я сижу, все с д[удко]й, а море плещет постепе[нно]. И всё на море далеко. И всё от моря далеко. Бежит забота скучной [ш]уткой Расстаться с морем нелегко. Море прощай. Прощай рай. О как ты высок горный край. О последнем что есть в природе он тоже вспомнил. Он вспомнил о пустыне. Прощайте и вы пустыни и львы. И так попрощавшись со всеми он аккуратно сложил оружие и вынув из кармана висок выстрелил себе в голову. [И ту]т состоялась часть вторая — прощание всех с одним. Деревья как крыльями взмахнули [с]воими руками. Они обдумали, что могли, и ответили: Ты нас посещал. Зрите, он умер и все умрите. Он нас принимал за минуты, потертый, помятый, погнутый. Скитающийся без ума как ледяная зима. Что же он сообщает теперь деревьям.— Ничего — он цепенеет. Скалы или камни не сдвинулись с места. Они молчанием и умолчанием и отсутствием звука внушали и нам и вам и ему. Спи. Прощай. Пришел конец. За тобой пришел гонец. Он пришел последний час. Господи помилуй нас. Господи помилуй нас. Господи помилуй нас. Что же он возражает теперь камням.— Ничего — он леденеет. Рыбы и дубы подарили ему виноградную кисть и небольшое количество последней радости. Дубы сказали: — Мы растем. Рыбы сказали: — Мы плывем. Дубы спросили: — Который час. Рыбы сказали: — Помилуй и нас. Что же он скажет рыбам и дубам: — Он не сумеет сказать спасибо. Река властно бежавшая по земле. Река властно текущая. Река властно несущая свои волны. Река как царь. Она прощалась так, что. Вот так. А он лежал как тетрадка на самом ее берегу. Прощай тетрадь. Неприятно и нелегко умирать. Прощай мир. Прощай рай. Ты очень далек человеческий край. Что сделает он реке? — Ничего — он каменеет. И море ослабевшее от своих долгих бурь с сожалением созерцало смерть. Имело ли это море слабый вид орла.— Нет оно его не имело. Взглянет ли он на море? — Нет он не может. Но — чу! вдруг затрубили где-то — не то дикари не то нет. Он взглянул на людей. Когда Когда он приотворил распухшие свои глаза, он глаза свои приоткрыл. Он припомнил всё как есть наизусть. Я забыл попрощаться с прочим, т. е. он забыл попрощаться с прочим. Тут он вспомнил, он припомнил весь миг своей смерти. Все эти шестерки, пятерки. Всю ту — суету. Всю рифму. Которая была ему верная подруга, как сказал до него Пушкин. Ах Пушкин, Пушкин, тот самый Пушкин, который жил до него. Тут тень всеобщего отвращения лежала на всем. Тут тень всеобщего лежала на всем. Тут тень лежала на всем. Он ничего не понял, но он воздержался. И дикари, а может и но дикари, с плачем похожим на шелест дубов, на жужжанье пчел, на плеск волн, на молчанье камней и на вид пустыни, держа тарелки над головами, вышли и неторопливо спустились с вершин на немногочисленную землю. Ах Пушкин. Пушкин. Всё